Рубрика: видео

45 минут пьёт виски

45-минутный рекламный ролик с соотношением лайков и дизлайков 61:1. Такой теперь тоже есть.

Дрова потрескивают в камине, а Ник Офферман молча пьёт виски в этом вирусном ролике Diageo.

Бизнес-секреты: Пётр Ивершин, секретари с интимом

Петр Ивершин в программе «Бизнес-секреты с Олегом Анисимовым» (05.01.2012)

Бизнес-секреты: Михаил Прохоров

Программа «Бизнес-секреты» в гостях у Михаила Прохорова. Вышла 03.02.2012.

Олег Тиньков и Олег Анисимов спрашивают кандидата в президенты про бизнес, политику и личную жизнь.

— Добрый вечер, уважаемые дамы и господа. Редкая выездная передача «Бизнес-секретов». Теперь мы в гостях у Михаила Прохорова. У бизнесмена мы берём интервью… у Михаила Прохорова, бизнесмена.

— Да нет, у политика. Конечно, политика — но это не в формате нашей передачи.

— Ну ладно, делаем исключение для кандидата. Спасибо! Взял Олега Анисимова на подмогу. Даже первый вопрос — от моей жены. Ты не поверишь: потому что я сказал, мол, «сегодня буду с Михаилом разговаривать», она говорит: «Олег, спроси у него, пожалуйста, как стать миллиардером». Видимо, это очень волнует. Я не знаю — там шубы, может, что-то хочется, или машину. Я не знаю… Уже не справляешься?

— Да-да.

— Она говорит: «Спроси у него, пожалуйста, как стать миллиардером». Вот вопрос от моей супруги Ирины — я задаю.

— Ну, по-моему, надо просто много работать. И чтобы стать миллиардером, нужно любить бизнес, нужно любить риск, много для этого работать, собирать очень сильную команду — и всё получится. Мне кажется, способ у всех один. Но те, кто считает, что кому-то везёт и что случайно можно «купить лотерейный билет», — это не так. Это тяжёлый труд по 15 часов в день, самому вместе со своей командой. Это такой реальный драйв. Но, кстати говоря, гарантии результата нет — может не получиться. Нельзя расстраиваться: нужно всегда идти до конца — и в конце концов получится.

— А вот по структуре наших комментов, как говорят в интернете, комментариев на YouTube от программы: 50% пишут — «все, кто приходят, гонят, потому что невозможно заработать в России собственным умом», а 50% верят. Что бы ты сказал тем, кто не верит, кто говорит, что «всё равно всё это вот заносить нужно, подносить»? Я устал объяснять, что это не так.

— Ну давайте вспомним, что было 20 лет назад. У компартий сняли с себя ответственность за страну — и разбежались. Просто разбежались. Коммунистическая партия управляла 70 лет — и взяли, разбежались, бросили наш народ, бросили фабрики, заводы. Всё стало загибаться. В девяностые годы буквально всё лежало под ногами, и можно было забирать любой актив. Просто желающих было немного, потому что эти активы не приносили доходы. Соответственно, нужно было рисковать: идти в банки, брать кредиты, забирать эти активы — и в общем рисковать.

— Если ты помнишь, мы же не умели тогда ничего: торговали только. Я — джинсами, потом занимался банковскими операциями. И у нас было понимание, что если не взять эти фабрики и заводы, если у людей не будет нормальной заработной платы, если будут умирать целые города — то кто-то должен этим заниматься. И мы, молодые ребята, взяли на себя риск. Вот я помню, когда мы рассматривали покупку «Норильского никеля», мы искали партнёра. Никто не пошёл. Вообще никто.

— Я соглашусь, потому что я начал с торговли калькуляторами из Сингапура. Помню, один из самых больших контрактов у меня был по Западно-Сибирской области — Запсиб. Продал… Не помню фамилию директора. И я с ним в бане, в Новокузнецке, заключал сделку. Он мне говорит: «А завод? Там, типа, акции…» Я говорю: «Да какой завод! Ты у меня калькуляторы покупай сейчас». Думаю: какой я дурак был — надо было завод забирать за копейки, а я калькуляторы ему продавал. Но тогда было страшно, я согласен. У меня в голову не укладывалось: завод, на котором работает 5 000 человек, — и я им владею?

— У меня рассуждение было такое же. Когда мы решали — идти покупать «Норникель» или нет, — 220 000 человек, люди по году не получали заработную плату, текущий бюджет — минус 500 млн долларов. И все западные консультанты нам говорили: «Это предприятие поднять нельзя». Всё было вопреки. Мы взяли, посмотрели: уникальная рудная база. Если не мы — то кто? Рынок в мире тогда был серьёзный, доля — больше 40%, потом её нарастили до 50%. Но в тот момент — это был просто ужас. Что такое люди, живущие на Севере…

— Это была идея больше твоя или Потанина?

— Совокупная. Мы рассуждали так: работали в банках в тот момент, у нас были клиенты. Одним из клиентов был «Норильский никель». Нам казалось, что мы его неплохо знаем. Когда нырнули поглубже — первые полгода был просто ужас. Реальный ужас. Даже мыслишки были: «Хорошо бы свои деньги обратно вернуть». Действительно было очень тяжело. Тем более — когда такие «московские мальчики» приехали… Местные ребята — они же крутые, они тебе не верят. И вот заслуга в целом — у Хлопонина, который поехал первым директором. Ему было очень тяжело: там были забастовки. Ему пришлось убедить людей и заставить поверить.

— И в итоге, я помню, после первой поездки он мне говорит: «Мне нужно 50 млн долларов кредита». Я — председатель правления банка. Говорю: «Какой никель? Это невозможно, кредитный комитет не пропустит». Он: «Нет, ты не понимаешь, мне нужно 50 млн долларов кредита, в противном случае сделать ничего нельзя. Я должен выплатить первую зарплату, а денег нет. Всё арестовано, вся продукция — приставы пытаются забрать. Налогов — полно». Вот такая ситуация.

— Я в последний раз выдал кредит «по честное слово», в нарушение всех правил. Это был один раз, когда Хлопонин сказал: «Под твою личную ответственность». «Правда, не знаю, как я это дело отдам, но если мы не отдадим сейчас заработную плату — всё, кранты. Считай, что у нас этого актива нет, мы вообще всё потеряем».

— Это был 2001 год, когда вы зашли в «Норникель»?

— Да.

— Но и тогда вы уже были серьёзным бизнесменом-банкиром. Люди узнали о вас… Что-то типа 2003–2004 годов?

— Я боюсь, что на самом деле — в 2007-м. В 2007-м, когда была эта история… Это уникальная история: самые известные бизнесмены у нас известны не своим бизнесом, а какой-то другой, социальной историей. В этом парадокс. Парадокс в том, что 8 лет все были уверены, что Владимир Потанин — единоличный собственник холдинга, в который входил «Норильский никель», до того момента, пока раскрытие не стало публиковать доли. Это как раз был 2003–2004 год, когда я первый раз появился.

— А почему так?

— У нас были договорённости: мы — равные партнёры, но группу представляет он, а я занимаюсь бизнесом. Я в основном занимался управлением активов, подбирал команды и так далее. Мне было комфортно быть равным, но формально — вторым. Это и есть партнёрство: один дополняет другого.

— Вопрос тогда о продолжении отношений с Владимиром Потаниным. Когда вы последний раз с ним разговаривали и о чём?

— Полгода назад, летом. Разговаривали в основном о том, что происходит в стране: какие тенденции и так далее. Это было уже… А нет, это было после «право-дела». То есть уже помирились. У нас ровные отношения. Мы не остались близкими друзьями.

— Не сделает ли президент Путин с олигархом Потаниным то же самое, что сделал с олигархом Ходорковским?

— Я вообще считаю, что президент должен быть образцом для подражания. Он должен вести себя так, как должен вести себя каждый гражданин страны: все смотрят. Если президент следует общим правилам — тогда и остальные будут следовать. Как он соблюдает законы и является образцом, так и можно спрашивать. По крайней мере, когда я работал в компаниях, я так и делал.

— У вас был тяжёлый развод — раздел активов с Владимиром Потаниным. Тяжёлый-тяжёлый. И вы разуверились в схеме владения 50/50? Рекомендовали бы друзьям создавать бизнес на паритетной основе?

— Позиция такая: у нас 16 лет было образцовое партнёрство. И мы с Потаниным оба виноваты, что не показали всему бизнес-сообществу, как нужно разводить активы. Это наша вина: такие партнёрства должны заканчиваться красиво. Нам, к сожалению, не удалось — значит, мы оба виноваты. Это очевидно.

— Как вы догадались в восьмом году продать Дерипаске блокирующий пакет «Норникеля» по такой высокой цене?

— Если зайдёте на мой блог, то в начале 2008 года я описывал, как будет происходить кризис. Когда на американском рынке упала недвижимость и возникли проблемы с деривативами, было ясно, что это захлестнёт весь мир, выйдет на рынок акций — вопрос лишь времени.

— «Островок стабильности»? Я вообще считаю, что в современном мире островков стабильности не существует.

— Нам так даже Кудрин, кстати, говорил. Уважаемый человек. Он говорил: «Я вообще не считаю, что в новом миропорядке, во время глобального мира, может быть островок стабильности».

— Если только ты купишь остров — и вот там будешь спокойно жить, питаться, не знаю, ананасами, кокосами. Это будет «островок стабильности». Можно бензин закупать…

— Да, можно закупить заранее. Если деньги есть — и живи спокойно лет тридцать.

— Если этого не происходит, а мы живём в большой стране, подверженной всем мировым влияниям, — это просто исключено. Мы должны понимать: сейчас главный фактор — постоянная турбулентность. И те, кто хочет в глобальном мире искать точки стабильности, — это не про это время.

— А почему тогда нагруженный большими долгами Дерипаска пошёл на эту сделку по пиковой цене «Норникеля»? Я слышал версию, что ему… позвонили «из-за крепкой стены» и попросили поучаствовать в разделе активов между Михаилом Прохоровым и Владимиром Потаниным.

— Абсолютно не так. Олег — агрессивный бизнесмен. Всё, что хорошее лежит, — он хочет купить. «Норильский никель» — это не мешок сахара или картошки, его первому встречному не продашь. Не так просто продать 25% «Норникеля». В общем, всё сложилось удачно.

— Михаил, извини, не видел несколько твоих интервью последнее время. Мне кажется, это очень убедительно. На фоне существующих политиков ты выглядишь явно выигрышно.

— Не все так считают.

— Умные люди это видят, даже если «в голове две извилины». Я не должен дифирамбы петь — просто констатирую очевидное. Единственное, где ты выглядишь не очень убедительно (если хочешь — вырежем), — история с залоговыми аукционами и «Норникелем». Я тебя и Потанина критиковал. Не откажусь от слов. Мне кажется, тебе стоило бы сказать: «Да, это было не очень кошерно. Это было по закону, но закон был не очень. Я воспользовался ситуацией — любой бы воспользовался». Примерно так.

— Моя позиция: это было несправедливо — и я этого не скрываю. Но такие были законы. Историю сложно пересказывать в сослагательном наклонении. Вспомним страну того времени: у государства не было ни копейки на зарплаты бюджетникам. Что делать: держать активы «в партянках»? Никто не хотел. Разве это можно было не покупать, если правительство края не выплачивает зарплату, люди выходят на улицы?

— У предпринимателей ощущение другое: вы купили это за государственные же деньги. Свои-то не положили. Взяли деньги в государстве, положили депозитом, за этот депозит купили… По сути — забрали активы. Давай уж говорить так: вы их не купили.

— Секундочку. Депозиты госкомпаний у нас были — очевидно. Но они приходили и уходили. А кредит на покупку такого завода берёшь длинный. Плюс не только купить — нужно насытить оборотными средствами: дыру в 500 млн долларов чем закрывать? Мы риск брали на себя. А потом — «у государства денег не было», честно. Кто помнит — особых денег тогда не было.

— Таможня, по-моему, какая-то была…

— Риски вешали на себя. Кредитные комитеты — на себя.

— А потом было принято брать деньги в собственном банке…

— Даже если так — это твоё обязательство перед банком. Если что-то происходит… И, кстати, произошло. В 1998 году — дефолт. Через два дня всё обвалилось: валютные бумаги, ГКО, все сделки РЕПО. Всё повалилось.

— Вы считали, что уже разорились?

— Посчитали, прослезились: минус 2 млрд. Ну, поехали — выкарабкиваться. Что делать?

— Отчаяние?

— Отчаяние — не наше качество. Понимание тяжёлой ситуации — да. Но есть план — и по нему работать. Мы потеряли ряд активов — «Сиданко», ряд оборонных, которые были неплохие. Тогда нам принадлежали «Северная верфь» и «Балтийский завод» — наши активы. Потом не смогли удержать пакет Новолипецкого комбината. Потери были. Тем не менее мы отдали деньги, которые должны, и вышли из кризиса. Пусть группа стала меньше, но сильнее.

— Считаешь, вопрос с залоговыми аукционами уже закрыт де-факто? Или нужно — если бы ты был президентом — «вменённый» единоразовый налог всем, кто тогда участвовал, и закрыть вопрос?

— Прошло 17 лет. Я — один из крупнейших налогоплательщиков страны. Когда я продал «Норильский никель», я заплатил налоги: в декларации — 115 млрд рублей. Сейчас это активно обсуждают: «самый богатый кандидат в президенты». Налог я заплатил. Пересматривать то, что прошло больше десятилетия, — тонкая вещь. Иначе закончим, как всегда, с «забором квартир у простых граждан». Нет границы: если можно пересмотреть это, значит — и то, и то.

— Вот сейчас: когда ты станешь президентом, что будет с теми, кто воровал из бюджета?

— Очень тонкий вопрос. Это не «люди с Луны», это наши граждане. Проблема России — полярность: то любим, то требуем крови. Нужно попробовать в мирное время заключить общественный договор. Да, у нас огромная коррупция. Но в один день «жить по-новому» не выйдет. Дать год: возможность тем, кто украл, — заплатить налог, легализовать собственность (деньги или активы). Эти средства — на покрытие бюджета. Перевернуть страницу. Чувство несправедливости будет — понимаю. Но иначе — гражданская война. Закон должен быть одинаков для всех: задекларируй доход, заплати налог — и живи спокойно.

— Ты сказал — создать прецедент. На самом деле прецедент был создан, когда Ельцин передал спокойно власть Путину — и остался со всеми…

— Насколько знаю из прессы: начал заниматься бизнесом в 2005 году — пять лет спустя. За 5 лет можно заработать на два бизнес-центра.

— Насколько писала пресса, он взял кредит и вложил в развитие бизнес-центра. Каждый случай — индивидуален. Без доказательств — опасно. Березовский, Абрамович — прислать распечатку, как они «решали»? Где доказательства небескорыстности? На суде их не было — я следил.

— Но трудно оспорить, что вокруг Ельцина были «близкие», которые зарабатывали…

— Нужны доказательства. Голословные обвинения — опасны. Если есть факты — на стол. Я хочу жить не «по понятиям», а по законам. На переходный период — у каждого есть возможность «открыть дверь», задекларировать необходимые средства. А дальше — разбираться.

— Я считаю, прецедент был: спокойная передача власти. А почему Путин не хочет это повторить? Он «уцепился», на третий срок попёрся — не понимаю.

— Вопрос не ко мне. У предпринимателей «усталость металла». Достал. Нельзя больше видеть.

— Почему не уходит?

— У тебя формат есть — пригласи Путина и спроси.

— Он не пойдёт. Он не дискутирует с людьми, у которых рейтинг в четыре раза ниже. А у меня — в 500 раз ниже. Где я, где Путин. Он — царь, а я — «смрад». Понимаю, почему не дискутирует: я — кандидат в президенты. Ты же не кандидат — с тобой можно. Владимир Владимирович, официально приглашаю в «Бизнес-секреты».

— Почему Путин не оставил Медведева на второй срок?

— Откуда я знаю. Сели — договорились. Насколько слышал, на съезде «Единой России» уже заранее «менялись местами»: одни переехали в администрацию, другие — в Белый дом. Всё за нас решено.

— Вот это и взбесило Болотную. Нам это больше всего не понравилось. Мы должны жить в стране, где решаем мы.

— Одна из задач, которую я вижу, — ограничить власть царя. Надоело. Я не хочу жить в стране, где есть царь.

— Михаил Дмитриевич, а нет ли конфликта двух высших должностей — президента и премьера? Может, оставить одну?

— Варианты разные. Мне ближе модель: есть президент с ограниченной властью и независимое правительство, утверждаемое легитимно избранным парламентом. Представители всех партий, профессионалы с собственным политическим рейтингом. Тогда страна балансирует. Сейчас перекос в президентскую власть. Нет независимого суда: президент фактически назначает судей — он пишет представления в Совет Федерации. А Совет Федерации у нас неизбираемый.

— Попадётся другой человек — и будем жить при жёстком авторитаризме.

— Вот эта история — «едем на джипе по полю, можем развернуться в любой момент» — надоела. Хочется «железной дороги»: правила. Президент едет быстрее, медленнее, но по рельсам. А не всё зависит от личности. Обиделись — «перекрыли газ стране». Это не годится. Нужна система институтов: независимый суд, правительство — не филиал Кремля, а структура с прямой ответственностью перед парламентом.

— То есть по сути — парламентская история?

— Баланс. Президент — один остров власти. Правительство — независимо, утверждается парламентом. Президент может рекомендовать премьер-министра, а остальной кабинет — через парламент. Пусть премьер вносит кандидатуры и ведёт диалог. Прямое подчинение вице-премьеров президенту — странно: у них есть начальник — премьер.

— У меня другое «решение». Каждый новый президент, кроме тебя, будет заинтересован удержать накопленное богатство и развивать… Потому что ты — первый прецедент: человек идёт в политику, уже заработав денег. Обычно — наоборот. Чтобы снять вопрос «статус-кво», предлагаю: одно крыло Эрмитажа — Путину. Дочки — кронпринцессы. Путин — царь. А Михаил — премьер, рулит страной. Он царь — сидит в Эрмитаже, ты — управляешь. Нормально?

— Утопия. Мы всегда с царём жили — «царь нам нужен»? Замечательно. Только царь ни с того ни с сего не отдаст правление боярам. Так не бывает. Раньше отдавал — потому что слабый. Проблема в том, что Путин — сильный. Захочет сам рулить. Не будет работать.

— Хорошая у меня была идея с царём… И билеты в Эрмитаж можно дороже продавать: «здесь царь».

— Тебе нужно вернуть Николая II — но по бизнесу. Где в России эффективнее развивать? Смотрит много молодых предпринимателей: где перспектива?

— Сейчас — почти нигде. Мы с каждым днём теряем конкурентоспособность как страна. Каждый год растут тарифы.

— Непонятно почему.

— Понятно: нет конкуренции. Ни в политике, ни в малых городах — мэры/губернаторы это их бизнес, их «компания». Собирают деньги с людей, добавляют бюджетные — перемешивают… Зачем каждый год повышать тарифы? Чтобы было больше денег. Ссылаются на инфляцию. Возьмём «нашу гордость» — «Газпром». Зачем ему думать о себестоимости? Есть конкуренты в стране? Нет. Проще пролоббировать ежегодное повышение на 15% (кроме выборного года; в выборный — с лета «заморозить», потом на 20% поднять). Конечный плательщик — мы. А независимым производителям — нет доступа к трубе. Я это сделаю, когда стану президентом: трубу — отдельно, равный доступ всем производителям. Через несколько лет зальём внутренний рынок газом — цены пойдут вниз. Нужна конкуренция.

— Как только энергоносители начнут конкурировать, дальше — энергоэффективность. Сейчас под ногами валяется 50% потерь тепла в теплотрассах. Нет ни одного источника длинных денег, как ремонтировать теплотрассы. Из Энергорегионфонда — пожалуйста: длинные деньги, ремонт за 5–7 лет. 50% потерь — кто оплачивает? Мы с вами.

— А теплотрассы вообще нужны? В Европе — в домах котлы. Нельзя каждой девятиэтажке котёл?

— Нужен баланс централизованного и децентрализованного. Сейчас всё перевести на децентрализацию — дороже, чем отремонтировать теплотрассу. Мы на Севере живём. Когда 50% потерь, станции работают не в режиме — ещё больше топим. Это снова потери. Мы платим за то, что уходит «в воздух».

— Пакет молока — от 28 до 60 рублей, билет в метро — 20… А налоги?

— Если на словах «главное — средний класс и бизнес», на деле — наоборот. Средний класс (более 60 тыс. рублей в месяц) облагается дикими налогами. Налог на труд у нас выше, чем в Америке. 13 + 30 + 10 = 53%.

— Важный момент: любая демократия — это демократия налогоплательщиков.

— Нашего гражданина разводят: «ты платишь только 13%», а остальные — «работодатель». Надо сделать так, чтобы весь доход гражданин получал на руки и сам платил государству. Тогда будет активная гражданская позиция. Когда человек отдал 53%, он точно пойдёт на выборы и спросит: «Почему у нас убогая медицина? Где дорога? Я плачу 53%». А когда «кажется, что 13%» — это массовая разводка.

— Если стимулируем бизнес — создайте условия: чёткие налоги, понятные правила. Вернуть страховые платежи на 25% и 10+ лет не трогать. Дальше — инфраструктура. Государство должно строить её. Оно не делает. При таких ценах на нефть — ни одной магистрали. Сколько говорим про трассу Москва–Питер? 12 лет — нет дороги. Великая железнодорожная держава — строим 80 км путей в год, а Китай — 3 000. Почему? Госкорпорациями забили все двери: не протолкнуться. Бизнесу развиваться тяжело. Нынешнее руководство — в западне: если расти, поднимется средний класс, самосознание, гражданское общество — «болото». Но мы заинтересованы в этом и должны за это бороться.

— Ещё один вопрос, противоречивый. Путин не пользуется интернетом — и мы видим, куда он попал. Он даже бравировал этим. Сейчас понял, что «лоханулся». А ты честно бравируешь, что не пользуешься мобильным и интернетом. Не наступишь на те же грабли?

— Уже поздно: я пользуюсь iPad. Начал из-за политики: обмен информацией быстрый, невозможно всё поручить. Теперь сам читаю твиттер, форумы.

— В шоке был?

— Нет. Всё, что есть в интернете, мне и так говорят в лицо. По бульварам иду — люди останавливают. Главное — не смотреть мир глазами пресс-секретаря. Смотреть самому.

— Можно вопрос как специалисту, Олег: какой мир лучше — глазами Пескова или Слащёва?

— Надеюсь, глазами Слащёва — объективнее. Проблема Путина в том, что он даже реальности не понимает. 12 лет — много. Нужна сменяемость. Больше 8 лет сидеть нельзя. Я выиграю — отменю себе право на 8, через 4 года добровольно уйду, поменяв закон — и объявлю новые выборы.

— Вопрос из твиттера. Ксения Собчак сказала: «Мы бы все за него пошли, если бы он признался: да, я договорился с Сурковым, а сейчас — нет». Что скажешь?

— Не могу жить «по законам Собчак». Могу рассказывать, что делаю. Будусь биться за победу. Как получится — посмотрим в марте.

— В отличие от скептического большинства предпринимателей, я почему-то тебе верю. Если ты добился успеха в бизнесе… Почему бы не сделать?

— Мы посмотрели стратегию группы на 10 лет — вывод: всё продавать, капитализация падает. Если всё продать — чем заниматься? Надо заняться чем-то другим, чтобы помочь стране. Бизнес — узкая часть, политика — про всё. Буду строить политическую партию. Огромное количество людей хочет системных изменений — за них надо биться. У Берлускони получилось. Говорят: «Русские богатого не выберут, итальянцы выберут». Почему не верят? Я встречаюсь с простыми людьми: «Мы тебя поддерживаем». — «Почему?» — «Воровать не будешь. У тебя всё есть. Куда больше?» Простые люди говорят: «Он воровать не будет». А этот пришёл — через два года вес в два раза больше, лоснится, костюмы, машины… Откуда? И главное — тупые же многие. Почему в политику идут посредственности?

— В Америке есть пословица: отличники — в бизнес, троечники — в политику. Но там бывают варианты: богатые приходят — Дик Чейни, Блумберг. Люди состоявшиеся, им «не надо воровать». Мне кажется, к власти должны прийти 200–300 человек, которые думают о стране и уже успешны. Если привезти таких 200–300 — страну через 5–7 лет не узнаем. Мы должны расти по 15% ВВП в год, а не 4–5. Есть запас — надо «выпустить пару». А мы опять… Последняя история поразила: «Если сложности с бюджетом — повысим НДС». Силуанов озвучил. Что это значит? «Бизнес, подойдите ещё раз». Если не хватит — ещё повысим. Это не приводит к росту налогооблагаемой базы.

— Вопрос из бизнеса. Кто у нас «машинка по зарабатыванию денег»?

— Не считаю людей «машинками». Но если по факту сейчас — наверное, Фридман. Он диверсифицирован, умеет управлять большим количеством активов, создаёт сильные команды, очень жёсткий. У того же Потанина есть, где он зарабатывает — «Норникель» — а другие активы — убыточны. «Норникель» он «загрызёт» и не отдаст — это единственное место, где умеет зарабатывать.

— Про медиапроекты. Тенденция: медиа создаются на энтузиазме. Вы вложили $100 млн в группу «Живи». Не переплатили в десятки раз?

— Зависит от цели. Кризис медиа в том, что жизнь ускорилась — пропала глубина. Новость живёт день. Люди стали искать глубину — ушли в блоги. Каждый стал «сам себе СМИ». Но жизнь усложняется: медиа — это контент, который должен продаваться мгновенно везде — ТВ, газета, журнал. Нужен журналист широкого профиля. Наша попытка — сделать так, чтобы создателями контента были наиболее продвинутые граждане вместе с журналистами, которые упакуют и продадут по разным каналам. В соцсетях контент сам распространяется, но продать «внутри соцсетей» невозможно — высокая случайность и шум. Задача — выбрать, упаковать, чтобы потребитель купил. Пример: если профессор сексопатологии нудно читает лекцию, а выйдем мы с тобой — кому поверят? Нам. Хотя мы не специалисты. Значит, бренд управляет миром — но бренд нужно насыщать содержанием. Модель «Живи» — попытаться перескочить стенку и сделать СМИ нового типа, востребованное через 5–7 лет. Есть риски — но мне интересны проекты, растущие кратно.

— Последний вопрос от меня. Чем отличаются твои сны политика от снов бизнесмена?

— Сплю немного — 6 часов, засыпаю мгновенно. Сны — когда весь день не ел, а на ночь наелся. Тогда — бесконечные драки, с кем-то воюю.

— Сейчас у тебя один человек, с кем нужно «воевать»?

— У меня четверо.

— Остальные — «не вояки»?

— Двое — думские старцы и Путин. Такой треугольник.

— Про музей. Видел твой поединок с Зюгановым — 50/50, круто. В конце наехали: «Вы говорили про музеи». Это было?

— Шуточное интервью: «куда пойдёте — куда нет». Я сказал, что после самолёта всегда иду в спортзал. «В музей первым делом не пойдёте?» — «Нет». Вырвали из контекста. Политику шутить нельзя. Тогда я был бизнесменом. Хотя в культуре много помогаю: большой фонд возглавляет сестра. Я не люблю об этом говорить: о благотворительности не говорят.

— Как про секс — и про благотворительность: лучше делать, чем говорить. Сложный вопрос: три самые большие ошибки в жизни?

— Надеюсь, впереди. Поражения и победы люблю одинаково: без поражений не бывает побед. На чужих ошибках не учатся. Пример: после первого курса меня забрали в армию. Была возможность «отмазаться» — часть «отмазалась». Вернулись — казалось, потеряли два года. Оказалось — выиграли: закалка. Пришли уже не «московские рафинированные мальчики», а мужики. На втором курсе сразу захватили управление в институте, потом — бизнес. Мы были конкурентнее, потому что увидели другую жизнь. Группа держалась локоть к локтю. Большинство моих друзей по группе — основа моего бизнеса. Мы своих не сдавали — со своими разбирались сами.

— Ваш друг Александр Хлопонин работает на Путина, а вы с Путиным «воюете». Нет ли конфронтации?

— Мы договорились политику не обсуждать. Мы — близкие друзья. Политические взгляды не должны быть препятствием.

— Что для него в этом привлекательно? «Чиновничий» стиль, «дурацкая причёска», сидеть часами слушать «бредятину»… Он же нормальный, предприимчивый парень.

— Пригласите его и спросите.

— Последний — про «жену», чтобы закрыть тему. В твиттере много спрашивали «про ерунду». Не женатый президент — такого ещё не было. Как сделаешь?

— Будет объявление. Я верю в любовь. Влюблюсь — женюсь сразу. Подгадывать под число — цинизм. Я плохо подхожу под стандарты. Отсутствие первой леди — страна потерпит. Зато я буду больше работать: домой идти не надо — буду ночевать на работе. Не буду перекрывать улицы — буду всё время на работе.

— Хочу подарить тебе книгу. Я написал бестселлер «Как стать бизнесменом» — хорошо продаётся.

— Не боишься, что я прочту — и стану бизнесменом?

— Хотел бы, чтобы ты мне через год подарил «Как стать политиком». После бизнеса — напишешь.

— Спасибо большое. Мы искренне желаем тебе победы. Мы будем за тебя голосовать. И весь бизнес, все мои знакомые — будут.

— Всех призываю голосовать за Михаила. Потому что «усталость металла», и Михаил — очень хороший человек. Правда.

— Спасибо. Только желательно — этот призыв начиная с 4 февраля. А то меня снимут с выборов за политическую агитацию.

— Значит, раньше 4 февраля в эфир не поставим. А мне можно — у меня не передача, у нас даже аккредитации нет, это не СМИ. Это чистое…

— Если даже меня снимут — будет «не по правде».

— О, если тебя снимут — это будет жёстко. Я думаю, сильно совсем. Тогда уж точно: руку пожал, книгу не отдал.